В этот раз рубрика «Наше наследие» посвящена блаженному Августину и его несравненной «Исповеди». Душе ищущей, не удовлетворённой земным эта книга нужна как воздух. Ставших на узкий путь и уже ощутивших его тяготы «Исповедь» способна вдохновить и окрылить.
Кроме потрясающего рассказа о жизни святого и его сложном пути к Богу в книге можно встретить удивительные рассуждения о свойствах человеческой души, о сознании, памяти и воображении (которые были бы интересны современному психологу или учёному, изучающему высшую нервную деятельность), о литературе и искусстве, о времени и его относительности и даже о том, «куда уходит детство». Августин задаёт вопросы и ищет на них ответы; не находя ответов, находит этому объяснение; блестяще отвечает противникам и сомневающимся.
Блаженный Августин (354-430 гг.) - святой, живший задолго до отделения западной Церкви и появления католичества, хотя католики почитают его как «своего» святого. Невозможно коротко рассказать об этом великом человеке; можно только упомянуть отдельные факты из его жизни. Августин Аврелий родился в африканской провинции (ныне это Алжир) в семье язычника и христианки. Получив прекрасное образование, он стал выдающимся оратором и обучал этому искусству юношей. Ему удалось постичь все известные в то время «свободные искусства». Вот как удивительно он пишет о том, что находил в многочисленных книгах: «Я радовался, читая их, и не понимал, откуда в них то, что было истинного и определённого. Я стоял спиной к свету и лицом к тому, что было освещено; и лицо моё, повёрнутое к освещённым предметам, освещено не было...»
Долгим и трудным был путь этого великого человека к Истине. Он прошёл через глубочайшее изучение философии, которая удивительным образом помогла ему приблизиться к Священному Писанию, через бушующее море житейских испытаний наслаждениями и горестями; от отрицания истинной веры и презрения к Писанию - к прозрению, покаянию и святости.
«Исповедь» - это гениальное и трепетное признание в любви Тому, Кто любит нас несравненно больше. Это свидетельство человека, на опыте собственного настойчивого поиска убедившегося в бытии и Промысле Божием и приложившего труд всей жизни к тому, чтобы достичь общения и жизни с Господом.
Мы приводим один эпизод из жизни Августина, который перевернул его видение мира и заставил с ещё большим усердием искать Истину.
В годы, когда я только что начал преподавать в своём родном городе, я завёл себе друга, которого общность наших вкусов делала мне очень дорогим. Был он мне ровесником и находился в том же цвету цветущей юности... Я уклонил его от истинной веры, - у него, юноши, она не была глубокой и настоящей, - к тем гибельным и суеверным сказкам, которые заставляли мать мою плакать надо мною. Вместе с моей заблудилась и его душа, а моя не могла уже обходиться без него.
И вот Ты, по пятам настигающий тех, кто бежит от Тебя, Бог отмщения и источник милосердия, обращающий нас к Себе дивными способами, вот Ты взял его из этой жизни, когда едва исполнился год нашей дружбе, бывшей для меня сладостнее всего, что было сладостного в тогдашней моей жизни... Страдая лихорадкой, он долго лежал без памяти, в смертном поту. Так как в его выздоровлении отчаялись, то его окрестили в бессознательном состоянии. Я не обратил на это внимания, рассчитывая, что в душе его скорее удержится то, что он узнал от меня, чем то, что делали с его бессознательным телом. Случилось, однако, совсем по-иному. Он поправился и выздоровел, и как только я смог говорить с ним (а смог я сейчас же, как смог и он, потому что я не отходил от него, и мы не могли оторваться друг от друга), я начал было насмехаться над крещением, которое он принял вовсе без сознания и без памяти. Он уже знал, что он его принял. Я рассчитывал, что и он посмеётся вместе со мной, но он отшатнулся от меня в ужасе, как от врага, и с удивительной и внезапной независимостью сказал мне, что если я хочу быть ему другом, то не должен никогда говорить ему таких слов. Я, поражённый и смущённый, решил отложить свой натиск до тех пор, пока он оправится и сможет, вполне выздоровев, разговаривать со мной о чём угодно. Но через несколько дней, в моё отсутствие, он опять заболел лихорадкой и умер, отнятый у меня, безумного, чтобы жить у Тебя на утешение мне.
Какою печалью омрачилось сердце моё! Куда бы я ни посмотрел, всюду была смерть. Родной город стал для меня камерой пыток, отцовский дом - обителью беспросветного горя; всё, чем мы жили с ним сообща, без него превратилось в лютую муку. Повсюду искали его глаза мои, и его не было. Я возненавидел всё, потому что нигде его нет, и никто уже не мог мне сказать: «Вот он придёт», - как говорили об отсутствующем, когда он был жив. Стал я сам для себя великой загадкой и спрашивал душу свою, почему она печальна и почему так смущает меня, и не знала она, что ответить мне. И если я говорил: «Надейся на Бога», - она справедливо не слушалась меня, потому что человек, которого я так любил и потерял, был подлиннее и лучше, чем призрак, на которого ей велено было надеяться. Только плач был мне сладостен, и он наследовал другу моему в усладе души моей.
Можно ли мне услышать от Тебя, Который есть Истина, можно ли преклонить ухо моего сердца к устам Твоим и узнать от Тебя, почему плач сладок несчастным? Разве Ты, хотя и всюду присутствуя, отбрасываешь прочь от себя наше несчастье? Ты пребываешь в Себе; мы кружимся в житейских испытаниях. И, однако, если бы плач наш не доходил до ушей Твоих, ничего не осталось бы от надежды нашей. Почему с жизненной горечи срываем мы сладкий плод стенания и плач, вздохи и жалобы?
Или сладко то, что мы надеемся быть услышаны Тобою? Это верно в отношении молитв, которые дышат желанием дойти до Тебя. Но в печали об утере и в той скорби, которая окутывала меня? Я ведь не надеялся, что он оживёт, и не этого просил своими слезами; я только горевал и плакал, потерян я был и несчастен: потерял я радость свою. Или плач, горестный сам по себе, услаждает нас, пресытившихся тем, чем мы когда-то наслаждались и что теперь внушает нам отвращение?
Я был несчастен, и несчастна всякая душа, скованная любовью к тому, что смертно: она разрывается, теряя, и тогда понимает, в чём её несчастье, которым несчастна была ещё и до потери своей... Я удивлялся, что остальные люди живут, потому что тот, которого я любил так, словно он не мог умереть, был мёртв: и ещё больше удивлялся, что я, его второе «я», живу, когда он умер. Хорошо сказал кто-то о своём друге: «половина души моей». И я чувствовал, что моя душа и его душа были одной душой в двух телах, и жизнь внушала мне ужас: не хотел я ведь жить половинной жизнью. Потому, может быть, и боялся умереть, чтобы совсем не умер тот, которого я так любил...
О безумие, не умеющее любить человека, как полагается человеку! О глупец, возмущающийся человеческой участью! Таким был я тогда: я бушевал, вздыхал, плакал, был в расстройстве, не было у меня ни покоя, ни рассуждения.
Повсюду со мной была моя растерзанная, окровавленная душа, и ей невтерпёж было со мной, а я не находил места, куда её пристроить. Рощи с их прелестью, игры, пение, сады, дышавшие благоуханием; пышные пиры, ложе нег, самые книги и стихи - ничто не давало ей покоя. Всё внушало ужас, даже дневной свет; всё, что не было им, было отвратительно и ненавистно. Только в слезах и стенаниях чуть-чуть отдыхала душа моя, но когда приходилось забирать её оттуда, тяжким грузом ложилось на меня моё несчастье. К Тебе, Господи, надо было вознести её и у Тебя лечить. Я знал это, но и не хотел и не мог, тем более, что я не думал о Тебе как о чём-то прочном и верном. Не Ты ведь, а пустой призрак и моё заблуждение были моим богом. И если я пытался пристроить её тут, чтобы она отдохнула, то она катилась в пустоте и опять обрушивалась на меня, и я оставался с собой: злосчастное место, где я не мог быть и откуда не мог уйти. Куда моё сердце убежало бы от моего сердца? Куда убежал бы я от самого себя? Куда не пошёл бы вслед за собой?
Разве эта печаль так легко и глубоко проникла в самое сердце моё не потому, что я вылил душу свою в песок, полюбив смертное существо так, словно оно не подлежало смерти?
Блажен, кто любит Тебя, в Тебе друга и ради Тебя врага. Только тот не теряет ничего дорогого, кому все дороги в Том, Кого нельзя потерять. А кто это, как не Бог наш, Бог, Который создал небо и землю (Быт. 1, 1) и наполняет их (Иер. 23, 24), ибо, наполняя, Он и создал их. Тебя никто не теряет, кроме тех, кто Тебя оставляет, а кто оставил - куда пойдёт и куда убежит? Только от Тебя милостивого к Тебе гневному. Где не найдёт он в каре, его достигшей, Твоего закона? А закон Твой - истина (Пс. 118, 142), и истина - это Ты (Ин. 14, 6).
Боже сил, обрати нас, покажи нам лик Твой, и мы спасёмся (Пс. 79, 8). Куда бы ни обратилась человеческая душа, всюду, кроме Тебя, наткнётся она на боль, хотя бы наткнулась и на красоту, но красоту вне Тебя и вне себя самой. И красота эта ничто, если она не от Тебя. Прекрасное родится и умирает; рождаясь, оно начинает как бы быть и растёт, чтобы достичь полного расцвета, а расцветши, стареет и гибнет. Не всегда, правда, доживает до старости, но гибнет всегда. Родившись и стремясь быть, прекрасное, чем скорее растёт, утверждая своё бытие, тем сильнее торопится в небытие: таков предел, положенный Тобою земным вещам, потому что они только части целого, существующие не одновременно; уходя и сменяя друг друга, они, как актёры, разыгрывают все цельную пьесу, в которой им даны удельные роли. То же происходит и с нашей речью, состоящей из звуковых обозначений. Речь не будет целой, если каждое слово, отзвучав в своей роли, не исчезнет, чтобы уступить место другому.
Да хвалит душа моя за этот мир Тебя, «Господь, всего Создатель», но да не прилипает к нему чувственной любовью, ибо он идёт, куда и шёл, - к небытию и терзает душу смертной тоской, потому что и сама она хочет быть и любит отдыхать на том, что она любит. А в этом мире негде отдохнуть, потому что всё в нём безостановочно убегает: как угнаться за этим плотскому чувству? Как удержать даже то, что сейчас под рукой? Медлительно плотское чувство, потому что оно плотское: ограниченность - его свойство. Оно удовлетворяет своему назначению, но его недостаточно, чтобы удержать то, что стремится от положенного начала к положенному концу. Ибо в слове Твоём, которым создан мир, слышит оно: «Отсель и досель».
Не суетись, душа моя: не дай оглохнуть уху сердца от грохота суеты твоей. Слушай, само Слово зовёт тебя вернуться: безмятежный покой там, где Любовь не покинет тебя, если сама ты Её не покинешь. Вот одни создания уходят, чтобы дать место другим: отдельные части в совокупности своей образуют этот дольний мир. «Разве Я могу уйти куда-нибудь?» - говорит Слово. Здесь утверди жилище своё; доверь всё, что у тебя есть; душа моя, уставшая, наконец, от обманов. Доверь Истине всё, что у тебя есть от Истины, и ты ничего не утратишь; истлевшее у тебя покроется цветом; исцелятся все недуги твои; преходящее получит новый облик, обновится и соединится с тобой; оно не увлечёт тебя в стремлении вниз, но недвижно останется с тобой и пребудет у вечно недвижного и пребывающего Бога.
Если тела угодны тебе, хвали за них Бога и обрати любовь свою к их мастеру, чтобы в угодном тебе не стал ты сам неугоден. Если угодны души, да будут они любимы в Боге, потому что и они подвержены перемене, и утверждаются в Нём, а иначе проходят и преходят. Да будут же любимы в Нём: увлеки к Нему с собой те, какие сможешь, и скажи им: «Его будем любить: Он создатель и Он недалеко». Он не ушёл от Своего создания: оно из Него и в Нём. Где же Он? Где вкушают истину? Он в самой глубине сердца, только сердце отошло от Него. «Вернитесь, отступники, к сердцу» и прильните к Тому, Кто создал вас. Стойте с Ним - и устоите; успокойтесь в Нём - и покойны будете. Куда, в какие трущобы вы идёте? Куда вы идёте? То хорошее, что вы любите, от Него, и поскольку оно с Ним, оно хорошо и сладостно, но оно станет горьким - и справедливо, - потому что несправедливо любить хорошее и покинуть Того, Кто дал это хорошее.
Зачем вам опять и опять ходить по трудным и страдным дорогам? Нет покоя там, где вы ищете его. Ищите, что вы ищете, но это не там, где вы ищете. Счастливой жизни ищете вы в стране смерти: её там нет. Как может быть счастливая жизнь там, где нет самой жизни?
Сюда спустилась Сама Жизнь наша и унесла смерть нашу и поразила её избытком жизни Своей. Прогремел зов Его, чтобы мы вернулись отсюда к Нему, в тайное святилище, откуда Он пришёл к нам, войдя сначала в девственное чрево, где с Ним сочеталась человеческая природа, смертная плоть, дабы не остаться ей навсегда смертной, и откуда Он вышел, как супруг из брачного чертога своего, радуясь, как исполин, пробежать поприще (Пс. 18, 6). Он не медлил, а устремился к нам, крича словами, делами, смертью, жизнью, сошествием, восшествием крича нам вернуться к Нему. Он ушёл с глаз наших, чтобы мы вернулись в сердце наше и нашли бы Его. Он ушёл, и вот Он здесь; не пожелал долго быть с нами и не оставил нас. Он ушёл туда, откуда никогда не уходил, ибо мир создан Им и Он был в этом мире и пришёл в этот мир спасти грешников (1 Тим. 1, 15). Ему исповедуется душа моя, и Он излечил её, потому что она согрешила пред Ним (Пс. 40, 5).
Сыны человеческие, доколе будет отягощено сердце ваше? Жизнь спустилась к вам - разве не хотите вы подняться и жить? Но куда вам подняться, если вы высоко и положили на небо главы свои? Спуститесь, чтобы подняться, и поднимайтесь к Богу: вы ведь упали, поднявшись против Него.
Скажи им это, пусть они плачут «в долине слёз», увлеки их с собой к Богу, ибо слова эти говоришь ты от Духа Святого, если говоришь, горя огнём любви...
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий